Борис Леонидович Пастернак родился в январе 1890 года в Москве, в семье одного из первых русских художников-импрессионистов, академика, профессора Училища живописи и выдающейся пианистки. От отца и матери будущий поэт унаследовал их таланты. Он мог стать хорошим профессио-нальным живописцем, но в 13 лет оставил изобразительное искусство ради музыки. Учась в гимназии, брал уроки музыки у профессоров консерватории и за шесть лет занятий достиг столь многого, что все близкие были убеждены: он станет композитором. Однако Борис Пастернак всю жизнь безжалостно отбрасывал несомненные достижения во имя устремленности к новым целям. Он отвергал жизненный и даже профессиональный опыт. Все должно совершаться так, будто происходит впервые. «Терять в жизни более необходимо, чем приобретать, - писал он незадолго до смерти. – Зерно не даст всхода, если не умрет». В 1908 году, окончив гимназию с золотой медалью, Пастернак поступил на юридический факультет Московского университета, а через год перешел на философское отделение историко-филологического факультета, которое и окончил в 1913 году. Это было время расцвета русской религиозной философской мысли, и Московский университет был одним из главных ее центров. С целью совершенствования в науке в 1912 году в течение семестра Пастернак занимался в Марбургском университете. Но и философию, несмотря на явные успехи в этой области, Пастернак оставляет. Сильнее всего оказывается давнее увлечение поэзией, которая и стала для него делом всей жизни.

По всему строю своей личности Пастернак принадлежал к искусству авангарда. Вместе с С.Бобровым, Н.Асеевым и еще несколькими поэтами он создал футуристическую группу «Лирика»; просуществовала она недолго, но именно в ней сделал свои первые шаги в литературе Пастернак.

В 1914 году вышла первая книга стихов «Близнец в тучах». Позже Пастернак признавался, что «часто жалел» о выпуске этой «незрелой книжки». Однако стихотворением из этой книги «Февраль. Достать чернил и плакать…» Пастернак в дальнейшем часто открывал свои поэтические сборники, несколько раз на протяжении жизни возвращался к нему, дорабатывал, добиваясь ощущения легкости, сиюминутности впечатления.

- Как достигается эта выразительность, импрессионистичность стихотворения?

(Во-первых, выразительность, ощущение записи мгновенного впечатления создается особым синтаксисом: назывным и безличными предложениями, восклицательной интонацией начала, которая задает тон всему стихотворению. Во-вторых инфинитивами, быстрая смена которых создает иллюзию движения. В-третьих, неожиданными эпитетами: «грохочущая слякоть», «черная весна», «сухая грусть», метафорами: «дно очей», «ветер криками изрыт», сравнениями: грачи, «как обугленные груши». Кроме того, стихотворение соединено «скрепами» - повторами: «плакать», «писать о феврале навзрыд», в начале стихотворения и «слагаются стихи навзрыд» - в конце; единством цветового решения: «чернила», «черная весна», «проталины чернеют». Несмотря на «черный» колорит, создается впечатление яркости, блеска, бликов, этому способствует и звукозапись – аллитерации громких «р» и подчеркивающих «ч», «ш», «щ», «с», «з». Заканчивается стихотворение поэтической декларацией: «И чем случайней, тем вернее /  Слагаются стихи навзрыд». Пастернак заявляет о своих поэтических принципах: подчиняться не норме, правилу, логике, а случайным ассоциациям, порыву души.)

         В течение 1914-16 гг. Пастернак пишет вторую свою книгу, «экспериментальную» - «Поверх барьеров». Название сборника заимствовано из его собственного стихотворения «Петербург», вошедшего в эту книгу. Поэт склонен был называть так и всю свою новую поэтическую манеру. Мощный напор чувств смел традиционные поэтические рамки: стихотворные размеры, строфы, рифмы, образы. Каждое стихотворение отличается своим музыкальным решением, мощным симфонизмом: нарастанием, борьбой, переплетением, разрешением тем, острым драматизмом. Сменяются образы ветра, вьюги, ненастья, наводнения, озноба – всё «поверх барьеров». Задыхающийся ритм создается переносами: «отгородитесь от вьюги в стихах/ Шубой; от неба – свечою; трехгорным - / От дуновенья надежд, впопыхах / Двинутых ими на род непокорный» («Двор»). Поэт вслушивается в окружающее, вглядывается в него и видит больше, чем обычный человек, создает свой собственный, стремительный, яркий и звучный мир:

Прислушайся к вьюге, сквозь десны процеженной,

Прислушайся к голой побежке бесснежья.

Разбиться им не обо что, и заносы

Чугунною цепью проносятся понизу

Полями, по чересполосице, в поезде,

По воздуху, по снегу, в отзывах ветра,

Сквозь сосны, сквозь дыры заборов безгвоздых,

Сквозь доски, сквозь десны безносых трущоб.

(«Дурной сон»)

         Поэт обладает удивительной способностью видеть явления мира будто впервые. В стихотворении, которое так и называется – «Урал впервые», образ рождается на глазах, он слышится в первой же тяжелой, будто камни ворочающей строфе:

Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,

На ночь натыкаясь руками, Урала

Твердыня орала и, падая замертво,

В мученьяхослепшая, утро рожала.

         Материнская суть твердыни Урала как материнская суть земли вообще, но только земли древней, первобытной, времен творения. Эти легендарные, мифологические времена – и в раскатистых «р», и в кровавых и огнистых красках утра: «очнулись в огне», «горизонт пунцовый», «бронза массивов», «оранжевый бархат», «сусаль». Утро рождается в пожаре и копоти, «орет», пыхтит и ахает: «храня иерархию мохнатых монархов». Ирреальность подчеркнута рассветным полумраком, в котором «призраки пихт» скрывают «злоязычного Горыныча»; «снотворным» и «опием». Среди этой первозданности поезд не кажется инородным телом – это, скорее, соперник Горыныча: «Пыхтел пассажирский. И где-то от этого, / Шарахаясь, падали призраки пихты». В последних двух строфах – величие и царственность рожденного уральского рассвета, яркая, торжественная, слепящая взор, узорная церемония.

         И в тонком импрессионистском стихотворении «На пароходе» как будто из глубины веков тянется:

Седой молвой, ползущей исстари,

Ночной былиной камыша

Под Пермь, на бризе, в быстром бисере

Фонарной  ряби Кама шла.

         «В лампаде камских вод звезда» - «на высоте подсвечника» от кишащих светляков. Эта звезда, «искристая нитка светляков», сверкание рассвета, фонарная рябь создают игру света и теней, придавая бредовость обычному: «Лакей зевал, сочтя судки», «На пароходе пахло кушаньем». Подобно тому как в блоковской «Незнакомке» пошлое соседствует с возвышенным и попросту затуманивается им, так «На пароходе» пастернаковская «дама» полна тайны. Это достигается метонимией: «Вы суженным зрачком следили за игрой обмолвок…» Сравним: «Вы к былям звали собеседника, к волне до вас прошедших дней» А в «суженном» слышится «суженый». Мгновенность  впечатления передается читателю простотой, кажущейся совсем не поэтичной: «Был утренник. Сводило челюсти…» И опять тревога в конце: «утро шло кровавой банею».

         Высшей мерой проявления жизни, носительницей ее смысла была для поэта природа. Жизнь, пьянящая радость ощущения слиянности со всем живым – в цикле стихотворений «Весна». Поэт восторженно удивляется новому расцвету природы: «Что почек, что клейких заплывших огарков / Налеплено к веткам!» Он пропитывается, как губка, впечатлениями, которые переплавятся в стихи: «А ночью, поэзия, я тебя выжму / Во здравие жадной бумаги».

         Книга «Сестра моя – жизнь», вышедшая в 1922 году, парадоксально совмещает поэтику футуризма с романтической традицией. После выхода этого сборника о Пастернаке заговорили как об одном из крупнейших современных поэтов. Восторженно оценила книгу М.Цветаева, в ряд русской классической поэзии поставил книгу О. Мандельштам. Но были и обвинения критике в оторванности от жизни. Автор посвятил книгу Лермонтову как своему современнику, открыл ее стихотворением «Памяти Демона», демонстративно подчеркнув романтический настрой книги. «Сестра моя – жизнь» - своеобразный любовный роман, роман в стихах, состоящий из одних лирических отступлений. О поступках людей  почти не говорится, повествовательное начало сведено к минимуму.

(Время обозначено самим автором в подзаголовке – «Лето 1917». Казалось бы, он имеет четкие временные границы. «До всего этого была зима» - этим стихотворением открывается «Книга  степи». Начавшись весной, в апреле («Из суеверья»), роман развивается жарким летом («Степь», «Душная ночь»), и заканчивается осенью. В то же время посвящение Лермонтову, эпиграфы из немецкого романтика Ленуа, из Лермонтова, из Гоголя, из Верлена, реминисценции (литературные мотивы, приемы, образы, напоминающие о предшествующих литературных фактах, точные или неточные цитаты) из Гете (Фауст), Шекспира (Гамлет, Офелия, Дездемона), из мифологии (Т роя, Елена, Тристан и Изольда), введение в пространство текста Байрона, Верлена, Киплинга, Эдгара По, знаменитый вопрос, ставший русским вопросом: «Какое, милые, у нас / Тысячелетье на дворе?» делают временные рамки расширяющимися, ненужными, безграничными.)

  - Каков образ природы у Пастернака, какими приемами он создается?

(Природа в стихах Пастернака одухотворена и олицетворена, наделена свойствами субъекта. Она становится действующим лицом, наравне с человеком. Человек лишь выражает словами действия, поступки природы. Природа может не только «очеловечиваться»: «ветер лускал семечки, сорил по лопухам», но и трансформироваться в животное: «Рассвет холодною ехидной / Вползает в ямы», в растения: «пахнет сырой резедой горизонт», «Полуночь в полях назревает», приобретать немыслимые размеры: «Огромный сад тормошится в зале / В трюмо…» Чаще всего поэт использует метафоры, олицетворения, реже- сравнения: «ползала, как пасынок, / Трава в ногах у ней». Широко используется звукозапись и цветопись, благодаря чему образ природы приобретает свежесть и первозданность, становится слышимым и видемым.)

         З.С.Паперный писал: «Грозы, бури, ливни, бушующие в книге «Сестра моя – жизнь», - не просто явления природы. Б.Пастернак решительно порывает с объективным описанием, простой живописностью, пейзажем, отказывается от традиционного повествования. Его стихи написаны не от первого лица и не в третьем лице, - он стремится найти особую форму, где «лица» смещены и смешаны.

…Именно в этой книге рождается поэтическая формула.

Мирозданье – лишь страсти разряды,

Человеческим сердцем накопленной».

- Согласны ли вы, что в книге «Сестра моя – жизнь» поэт «решительно порывает с объективным описанием, простой живописностью, пейзажем», к примеру, в стихах «Определение поэзии» и «Определение творчества»?

- Прокомментируйте поэтическую формулу, которую приводит ученый, применительно к известным стихам Пастернака. Следует ли ей поэт? Обоснуйте свой ответ.

         В лирике Пастернака предстает мир, утративший устойчивость. Одна из важнейших тем в творчестве этого времени – место человека в истории, которая представляется хаосом: «И хаос опять вылезает на свет, / Как во времена ископаемых»; «Век мой безумный, когда образумлю / Темп потемнелый былого бездонного?» Спасение от хаоса – в искусстве, в поэзии.

- Найдите реминисценции в цикле «Темы и вариации».

(В цикле «Темы и вариации» возникают образы Маргариты, Мефистофеля, Шекспира, Пушкина. В вариации «Подражательная» - прямая цитата: «На берегу пустынных волн / Стоял он, дум великих полн», здесь Пастернак варьирует «Медного всадника», подставляя на место  Петра самого Пушкина; упоминание «Пророка», образы пушкинских «Цыган»: Алеко, Земфира. В стихотворении «Разрыв» - отсылка к роману Гете: «Уже написан Вертер». Это имя – литературный ключ к темам молодости, страсти, смертоносной эпохи: «А в наши дни и воздух пахнет смертью: / Открыть окно что жилы отворить».

В стихотворении «Нескучный сад» - цитата из Грибоедова: «Счастливые часов не наблюдают». Название стихотворения «Сон в летнюю ночь» заимствовано у Шекспира.)

         В творчестве Пастернак черпает силы противостоять хаосу, стихии разрушения, бушующей в мире.